Политическая философия - это не политическая идеология

- К сожалению, тот замечательный рост интереса в молодежной среде к сфере политики, который…

Политическая философия — это не политическая идеология

— К сожалению, тот замечательный рост интереса в молодежной среде к сфере политики, который мы сейчас наблюдаем, происходит в рамках очень куцего типа мышления, детерминированного определенными ограничениями, возникшими с начала XIX века, то есть начиная с возникновения самого феномена идеологии. В современном мире феномен политической философии отождествляется или ассоциируется с феноменом политической идеологии. Это означает, что в интернете сидят люди обычно до 25 [лет] и обсуждают друг с другом, у кого лучше схема, которая идеально описывает общество, каким оно должно быть. И время эти люди проводят в том, что предъявляют друг другу претензии. И вся та энергия, которая могла бы быть направлена в более конструктивное русло, направляется в эти бесконечные тупейшие обсуждения.

Проблема идеологической подоплеки состоит в том, что это мышление несвободных людей. Это мышление, которое отказывает себе в праве быть свободным человеком. Которое говорит, что мы все являемся частью какой-то абстрактной конструкции давно от нас отделенной (которую можно назвать государством, политикой), в которой мы только заложники. Поэтому нам надо найти такую логическую программу, которую нужно заложить в эту конструкцию, в которой мы будем чуть-чуть более независимы. То есть этот мир мыслится как детерминированный какой-то страшной машиной за пределами нас.

Политическая философия — это не построение идеальной схемы. А заведомое признание, что я уже являюсь свободным человеком и я должен искать те формы и те способы, которые позволяют мне эту свободу приумножать и приумножать ее для других. Именно это и представляло политическую философию в течение всей человеческой истории.

В«Свободу можно только отвоевыватьВ»

— Классическая политическая философия исходит из того, что задача состоит не в придумывании нейтрального механизма сосуществования абсолютно разных людей. Задача состоит в том, чтобы стремление к добродетели, существующее на индивидуальном уровне, проецировалось на полис, например, который будет способствовать в свою очередь развитию индивидуальной добродетели в каждом. Вот этот классический взгляд на мир исходит из того, что существует такая вещь как абсолютное благо. А современное мышление исходит из того, что нет никакого блага, нет ничего красивого, хорошего, добродетельного, а есть только бесконечное количество наших взглядов на то, что хорошо, а что плохо.

— Либеральное понимание свободы исходит из тезиса, что всякий человек просто в силу своего рождения свободен. Вы родились — и вы свободны. И отсюда понятный вывод — политическое устройство должно быть таким, чтобы реализовать свободу каждого из нас. И, естественно, отсюда возникает феномен национального государства. Если каждый из нас обязан получить свою свободу, значит, должен быть кто-то, кто эту свободу гарантирует независимо от того, кто вы — безногий, безрукий, карлик, лесбиянка — но вы тоже свободны, как и все остальные.

В 

В 

В 

Республиканское понимание свободы исходит из того, что свобода — состояние, которое от рождения человеку не присуще. Свобода — это культурное достижение, которое принадлежит только определенным сообществам и которое можно только отвоевывать. Иначе говоря, по умолчанию свободы у вас нет. Свобода у вас возникает только в силу вашей принадлежности к тому типу человеческого сообщества, которое признает феномен свободы, защищая себя от всех остальных, которые называются варварами. Которые бегают вокруг и не знают ни свободы, ни права.

Нельзя быть свободным в одиночку. Свобода — феномен коллективный. Свободным является тот человек, который принадлежит к свободному обществу. И эти свободные должны осознавать себя как коллектив.

Термин В«республикаВ» в классическом смысле не имеет никакого отношения к форме организации публичной политической власти.

В«Республика существует только когда существует народВ»

— Нельзя быть членами республики, считать себя свободными и не делать того, что должны делать свободные люди. Потому что республика существует только когда существует народ. Когда исчезает народ, когда он просто забывает про республику, исчезает сама республика. Республика предполагает, что люди, обладающие правом и общим интересом, объединяются и в своем сознании разделяют две сферы жизни —республика, сфера публичного, и сфера частного. Вот варвар сорвал апельсин или схватил корову — ни апельсин, ни корова не стали его, он просто сейчас в текущей момент может их контролировать. А завтра кто-нибудь подойдет, пырнет его ножом — и апельсин будет в его руках.

Чтобы возникло то, что мы называем частным правом и частной собственностью, необходимо существование такой политической общности, которое признает это частное. Иначе говоря, требуется существование самой республики.

— Вот это мой телефон. Он мой не потому, что я его контролирую, а потому что все другие приличные цивилизованные люди, принадлежащие к этой культуре, признают за мной этот телефон. А я признаю ваши телефоны. Но моя собственность на этот телефон является только принадлежностью к той культуре, которая признает феномен частной собственности. Если я к этой культуре не принадлежу — никакого моего телефона не существует. Поэтому варвар может обладать золотом, наложницами, но у него нет частной собственности, потому что он принадлежит к тому обществу, где частная собственность не существует, где это просто феномен контроля.

В 

В 

В 

На самом деле совершенно не важно, есть у меня этот конкретный телефон или нет. Существование сферы частного не означает, что у меня это частное должно быть в буквальном смысле. Это означает, что я признаю эту сферу, а сколько у меня этой частной собственности, ноль или миллион миллионов — значения не имеет. Это на самом деле животные дела — сколько у меня телефонов, коров, жен и так далее. Самое важное, что я существую как человек не в моем соотношении с телефоном, с моими частными вещами, я существую как человек во взаимоотношении с людьми, которые признают этот феномен.

— Свободные люди не могут соревноваться количеством денег и телефонов, потому что это сфера частного, и мы в нее вообще не лезем. Пять у вас домов или пятьсот, тысяча у вас рублей или миллиард рублей — это сфера вашей личной жизни. Поэтому свободные люди могут друг с другом конкурировать только в публичной сфере. И отсюда в республиканизме возникает понятие В«глорияВ», слава. Это слава свободных людей среди свободных. Эта слава получается из-за совершения таких поступков, которые выходят из частных интересов, например, я иду и героически захватываю провинцию и захватываю не себе в частную собственность, а для республики. С точки зрения варвара это бессмысленно. Моя жизнь — это тьфу, очень маленький горизонт, есть более далекий горизонт. И поэтому чем благороднее человек, тем более он готов пожертвовать своими частными вопросами в пользу более высокого.

Протесты — стремление на Запад, а не к свободе

— Мне кажется, что у власти там [в Белоруссии] находится тирания, естественно. Даже не просто тирания, просто колхоз. Но он находится у власти не только там, то есть колхоз понятие транснациональное. И, конечно, выходящие на улицу люди в этом смысле выходят туда как потенциальный народ. Другое дело — нужно учитывать, почему люди туда выходят. С моей точки зрения большая опасность состоит в перехватывании повестки вот этой самой либеральной демократией. Многие люди выходят для того, чтобы сделать В«как в ЕвропеВ». Просто чтобы было комфортно, чтобы было ощущение, что не диктатура, а частная собственность, капитализм и так далее. То есть не для того, чтобы зажечь революционное пламя и дальше навсегда нести республиканский проект. Это не проект построения свободы в масштабном смысле, а просто люди устали от совка, просто потому что это уже архаизм, уже отжившие какие-то формы, которые продолжают существовать. Примерно тоже самое могу сказать и про российские московские студенческие протесты прошлого года.

— Условная Беларусь или Россия, с моей точки зрения, является более благоприятным условием для республиканского проекта, чем условная Бельгия. Потому что Бельгия в силу своей сытости притупляет ощущение диктатуры. То есть условный Брюссель или вообще вся эта махина — это в терминах известного писателя [Эдуарда Лимонова] такой дисциплинарный санаторий. Вроде как кушать есть что там, геям целоваться на улицах можно и все вроде бы хорошо. Но свободы от этого не прибавляется. Это просто форма перераспределения, которая устраивает большее число людей.

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...

75 +