Интервью «7x7»

“Мы создали легкую эргономичную коляску для взрослых и детей, не имеющую аналогов в России. Хотим сотрудничать с фондом социального страхования, чтобы инвалиды в России смогли получать качественные коляски. Уже на самых первых этапах нам удалось достичь трех важных целей: сделать каждую коляску уникальной, с помощью участников первого краудфандингового сбора изготовить бесплатные коляски для трех очень хороших и по-настоящему отважных людей, втрое сократить строки производства колясок по индивидуальному заказу по сравнению с западными аналогами, снизить цену на 30–50% по сравнению с западными аналогамиВ», — пишут инициаторы проекта Kinesis.

Кампания по сбору средств на оформление удостоверения медицинского изделия Росздравнадзора продлится до 2 февраля. Осталось собрать еще около 500 тыс. руб.В из 1,5 млн.

От "Лисапеда" до коляски

— Все началось с того, что вы изобрели велосипед. Как это случилось?

— Когда дочке было пять лет, мы не смогли найти ей классный велик. Купили хороший, от известного бренда, но он оказался очень тяжелым — дочка весила около 16 килограммов, а велосипед 11. Мы поняли, что это недооцененный бизнесом сегмент — в мире мало компаний, которые бы производили легкие, красивые детские велосипеды с классным дизайном. Поняли и решили сделать такой велосипед сами. Так появился В«ЛисапедВ» — более легкий велосипед из алюминия.

— Проектировали сами?

— До какого-то момента муж занимался проектированием частично сам, после уже начал набирать команду инженеров. Так появился Юра, который сейчас разрабатывает коляски. У мужа нет профильного образования, есть юридическое и архитектурное. Я больше занимаюсь маркетингом, я, скорее, креативный директор. Все проектирование, производство и сборка происходят здесь, в этом двухэтажном амбаре. На первом этаже мастерская, сюда же приезжают клиенты, мы делаем коляски по индивидуальным параметрам. На втором этаже — разработчики.

Предприниматель Ольга Барабанова

— Как вы переключились на создание колясок?

— Площадкой, где у нас появилась идея, послужил фонд В«Дом с маякомВ». Там же я поняла, что не могу работать в команде и тратить столько ресурса на сложные согласования, что могу работать только на себя и самостоятельно нести ответственность за свои ошибки, порой очень дорогие. Так начали этот проект. Он изначально не благотворительный, это социальный бизнес. Мы набирали команду как в любой коммерческий проект, искали людей, которые действительно могут все делать круто. Нам важно, чтоб были самые классные инженеры, промышленные дизайнеры, чтобы был супермастер, который качественно собирает коляски. Наш менеджер по работе с клиентами — сам колясочник, у него мотивации очень много.

Менеджер по работе с клиентами Алексей сам передвигается на коляске

— Социальный бизнес в России может приносить доход?

— Я настаиваю, что социальный бизнес должен зарабатывать. Да, маржинальность будет ниже, чем в обычном бизнесе. В феврале 2020 года мы планируем выйти на цифру 0, а на окупаемость в самом лучшем случае — в сентябре.

Ожидаем, что маржинальность составит около 25 процентов, что мало для коммерческого бизнеса, но достаточно для социального. Мы не делаем ставки на этот проект как на основной коммерческий, но зарабатывать он должен.

На первом этапе вся прибыль будет реинвестироваться в дальнейшее развитие. Без другого источника дохода я не уверена, что реально начинать социальный бизнес. Потому что собственных средств в этот проект вложено больше 15 миллионов рублей, не говоря про инвестиции. Доход мне приносит агенство по коммуникациям, прибыль от В«ЛисапедаВ» реинвестируется в Kinesis.

Идея нашего проекта, кроме тогоВ что мы делаем качественный продукт на российском рынке, — это научиться работать с фондом социального страхования, чтобы государство бесплатно выдавало коляски. Вторая миссия — трудоустройство людей на колясках. Если мы будем строить завод, то хотим, чтобы при этом заводе был такой нетворкинг, лекторий, обучающее пространство, в котором мы бы могли проводить мастер-классы, проекты для адаптации людей с инвалидностью к нынешней среде.

В«Я выезжаю на улицу десять раз в годуВ». Как живут люди с инвалидностью, которым не всегда помогает государство

Спецпроект В«7x7В» о трудностях и победах людей с ограниченными возможностями здоровья

В«Никакие коляски не адаптированы к российской действительностиВ»

— С детским велосипедом понятно, почему он должен быть легким, но выдержат ли легкие инвалидные коляски испытание российской инфраструктурой?

— Никакие коляски не адаптированы к российской действительности. Смысл легкой коляски заключается в том, что человек складывает и раскладывает ее шесть-восемьВ раз за день. Активный колясочник передвигается даже по Москве только на машине, потому что очень мало где можно проехать на коляске. В метро есть сопровождение, но пользоваться этим в ежедневном режиме невозможно.

В большинстве случаев жизнь колясочника выглядит так: он встает утром, пересаживается в коляску, готовит завтрак, на коляске выезжает из подъезда, пересаживается в машину, складывает коляску, отвозит детей в сад и школу, едет на работу, раскладывает коляску… И так целый день. Легкая коляска быстро складывается и раскладывается, человек может сам положить ее на соседнее кресло в машине. Ему не нужен постоянный сопровождающий.

Есть много мифов, связанных с хрупкостью колясок. Мы проводим тесты: карбоновую коляску, нагруженную массой в 165 кг, ударяет 35-килограммовая груша, и карбон амортизирует удар — он уходит в сторону и возвращается на место в отличие от алюминия, который сразу гнется. Карбоновые коляски более долговечны, но это ручная работа, мы не планируем делать их производство массовым. Алюминиевые тоже проходят тестирование.

В 

В 

В 

Телеведущая Евгения Воскобойникова летала с нашей коляской в самолетах десятки раз. Считается, что грузчик не должен кидать сложенную инвалидную коляску с большой высоты, но в жизни это не так. Наша коляска прошла это испытание.

Телеведущая Евгения Воскобойникова:

— Почему важно, чтобы коляска была легкой? Я много перемещаюсь, могу сама затаскивать коляску в машину, а я хрупкая девушка, у меня не так много сил, чтобы сделать это с тяжелой коляской. Ее может возить моя пятилетняя дочка. Важно, чтобы коляска была красивой, потому что это часть твоего гардероба. Очень здорово, когда ты можешь приехать на производствоВ и тебе там же на месте поменяют нужную деталь, и ты уедешь, забыв о своих проблемах.

— Что произошло, когда вы представили свою разработку потенциальным инвесторам и государству? Если ваша модель более дешевая и удобная, то почему вы собираете деньги на ее производство через краудфандинг?

— Никто в России не делает карбоновые инвалидные коляски. Помимо этого, мы делаем доступными алюминиевые коляски. Наши прямые конкуренты — это немецкая компания, стоимость коляски там доходит до 200 тысяч рублей, а мы делаем тот же функционалВ (либо даже лучший)В за 99 тысяч.

Мы собираем деньги, чтобы быстрее сделать регистрационное удостоверение для коляски. Его стоимость для медицинского изделия — от 200 до 1,5 миллиона рублей за одно изделие, срок получения — от шести месяцев. Регистрационное удостоверение позволит нам работать с государством. Никаких грантов на его получение, никаких льгот для бизнеса, которыми можно было бы воспользоваться, нет. Мы пришли к краудфандингу на Planete.ru, не потомуВ что хотели собирать с миру по нитке, а потому, что нет ничего другого.

— Как клиенты на вас выходят?

— Узнают из соцсетей, сарафанное радио. Есть аккаунт в Instagram, Facebook и VK. Также мы связываемся с фондами, потихоньку начинаем с ними дружить. Есть Женя Воскобойникова, наш первый клиент, вот она очень помогает тем, что всегда рассказывает про наши коляски, всегда с нами на связи.В Мало кто может купить коляску сам, поэтому мы и хотим начать работу с государством.

Карбоновых продали 20, алюминиевые только начали производить, сейчас есть 100 предзаказов. Когда получим лицензию, планируем довести до тысячи колясок в год.

Производство карбоновой коляски

Без крупных инвесторов

— Вы представили более дешевую альтернативу импортным коляскам. По идееВ государство должно само к вам прийти?

— Они пришли. Год назад на выставки приходил Денис Мантуров [министр промышленности и торговли РФ], сказал, что ребята классные, им надо помочь, давайте дадим им субсидии, места в технопарках, давайте дадим им все.

Прошел год — и никто ничего не дал. Когда мы ходили в Минпромторг, нам сказали: выйдете на оборот в 600 миллионов рублей в год — приходите, возможно, тогда будет нам интересно.

— А нужно ли тогда уже будет государство?

— Хороший вопрос… Мы обивали все пороги, которые только можно. Мы регулярно подаем заявки на все гранты, мы ходили в Мипромторг, мы ходили в Росздравнадзор, пытались максимально быстро и качественно получить регистрационное удостоверение. Мы сами построили стенды — это площадки, где тестируются коляски, — потому что лаборатории, у которых мы узнавали, этим не занимаются.

Как появится лицензия, фонд соцстрахования сможет закупать наши коляски и выдавать их бесплатно нуждающимся. Есть с их стороны интерес, но устный: они говорят, что очень ждут, но никаких договоренностей пока нет.

В 

— Частные инвесторы — им не интересен ваш проект?

— Пока у нас нет крупных пожертвований от бизнеса. Как мы могли предложить проект бизнесу, в каком формате? Купите наш завод? Нет, у нас есть частный инвестор, но больше мы долю в проекте не размываем.

— Крупные компании, которые имеют большие бюджеты на благотворительность?

— Это точно не работает так, что мы приходим с улицы в офис В«РоснефтиВ» и говорим: В«Подайте на пропитаниеВ». Нет открытых программ, которыми можно было бы воспользоватся в сегменте социального бизнеса. Для НКО грантов много, но мы не НКО.

— То есть отдельные люди больше готовы жертвовать на ваш проект, чем крупный бизнес?

— Пока мой опыт говорит, что более отзывчивы те, кто понимает сложность этой жизни. В корпоративном секторе я вижу этого меньше. Поэтому я больше верю в краудфандинг, чем в господдержку. Это как с детьми в детских домах: всем хочется купить конфеты, но мало кому хочется взять ребенка в семью или научить чему-то.

Очень сложно понять, почему нужна качественная легкая коляска, если ты никогда в ней не сидел. Я как-то раз проехала в коляске полтора километра в том месте, где мне казалось, что среда доступная. И я поняла, что это совсем не так.

Второй челлендж — даже учитывая, что у меня много эпатажного опыта в жизни, это все равно абсолютно другой уровень эпатажа. Когда ты в коляске, на тебя смотрят как на что-то настолько редкое, что ты фактически НЛО. Тебя, с одной стороны, жалко, с другой стороны, непонятно, что с тобой делать. Поэтому людям, не сидевшим в колясках, сложно понять, что и зачем мы делаем.

В 

В 

В 

— Вам предлагали государственную субсидию на развитие в Финляндии. Почему вы отказались?

— Нет мотивации переезжать. Пока только поэтому. Здесь уже есть команда, и пока мы хотим остаться здесь. Нет большого желания учить финский. История с финскими грантами подразумевает переезд всей команды на пять лет, получение вида на жительство, и бизнес становится финским. За это финское правительство выделяет 600 тысяч евро на развитие. Производство мы можем оставить в России, но пока не готовы.

— Социальный бизнес в России возможен?

— Узнаем. Пока не известно. Закон о социальном предпринимательстве только появился. О таком понятии, как социальный бизнес,В мы можем слышать всего несколько лет. И пока мы в своем социальном бизнесе не видим никаких отличий от обычного. Нет никаких льгот — наоборот, больше сложностей. Например, с кредитованием — социальный бизнес кредитуют хуже.

Мы были в Фонде поддержки социальных проектов, были у них в акселераторе, нам обещали, что дадут льготное кредитование под пять процентов. Мы заполнили безумное количество заявок, документов, целые папки бумаг, чтобы получить этот кредит. До сихВ  пор продолжаем звонить и спрашивать, и нам отвечают: к концу года, может быть, что-нибудь будет.

В том же Сбербанке нам выставляли стандартные условия кредитования, и даже для этих условий нужно было залоговое имущество. Это ничем не отличается от кредитования физлиц. Чтобы социальным проектам было проще развиваться, нужны налоговые льготы, качественное субсидирование и кредитование социального бизнеса, возможность размещения в технопарках.

— Вам не хотелось бросить этот проект с колясками и начать жить для себя? Как удается не выгорать?

— Я выгораю. Я работаю в среднем 65 часов в неделю. Иногда получается быть В«на балансеВ», если есть еженедельная психотерапия — какой-то спорт и периодические походы в баню с подружками. Пока надеюсь, что я буду жить для себя и в этом проекте. Только с Kinesis у меня появилось чувство, что я на своем месте, что вот она — работа мечты. Это появилось только сейчас, несмотря на то что я работаю с 14 лет.

Мотивации здесь тоже очень много. Спасают клиенты, которые не выгорают. Мы периодически друг друга поддерживаем. Я искренне считаю, что пережить можно абсолютно все. Вопрос, есть ли с кем это разделить.

Эта работа возвращает веру в людей. На выставке мы познакомились с приемной мамой трех мальчиков, двое из которых с диагнозом ДЦП. Она потрясает своей простотой и титаническим спокойствием, любовью к пацанам, поиском разных идей для их развития. Пока встречаешь этих людей, думаешь, что с этим миром все нормально.

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...

46 +