Артём Важенков приехал в Беларусь наблюдать за выборами, в ночь на 10 августа с ним пропала связь. Позже выяснилось, что местные силовики задержали…

Артём Важенков приехал вВ Беларусь наблюдать заВ выборами, в ночь на 10 августа с ним пропала связь. Позже выяснилось, что местные силовики задержали его вместе с координатором В«Открытой РоссииВ» изВ СаранскаВ Игорем РоговымВ вВ ночь сВ 10 наВ 11В августа. СКВ БеларусиВ подозревалВ ихВ вВ участии вВ массовых беспорядках. Рогова отпустили вВ Россию вечером 11В августа, ВаженковаВ освободилиВ только вечером 15В августа.

– Артём, что происходило с того момента, как с тобой пропала связь? Что чувствовал все это время, какие мысли были?

– Произошло очень много, потому что связь пропадалаВ и интернет был плохой во всей Белоруссии начиная с даты выборов. А задержали нас и окончательно отняли документы и сотовые телефоны 11 августа в 2:30. Били, били сильно. Побои все сегодня [16 августа] зафиксировал. Били даже не с целью получить какие-то показания, а били просто для удовольствия. Меня поражало больше всего то, что, когда людей пытают, чтобы выбить какую-то информацию, – это одно, а когда ради удовольствияВ и это сотрудники ОМОНа и ЦИП – это просто караул какой-то, я не знаю, как это назвать.

Им просто нравилось бить людей. Насилие ради насилия. Били не только меня, били много кого. Через хату, в которой я сидел в ИВС (изолятор временного содержания), проходили тоже люди, и независимо от того, как их задерживали, они подвергались той или иной степени насилия и пыток.

Мыслей было много. Было страшно, было противно, было больно. Была надежда: когда били, хотелось прожить ближайшие минуты, потом – часы, потом – день прошел, и уже хорошо.

Когда из камеры от меня и других арестантов отделили [Игоря] Рогова, я переживал, куда он делся, мало ли. Переживал, что его там будут пытать отдельно от меня. Но была и какая-то надежда: может, его забрали и уже отпустили? ЧтоВ в конечном итогеВ и оказалось правдой – его отпустили. Эту информацию я узнал от нашего адвоката.

– Как вели себя силовики, кто именно бил (омоновцы, милиционеры, сотрудники ИВС, еще кто-то)?

– К сотрудникам ИВС вообще нет никаких претензий. НуВ по мелочи — это не считается. К следователям тоже нет никаких претензий. У меня вообще [следователем] был довольно приятный молодой мужчина, с которым мыВ в общем-тоВ адекватно общались. Бил ОМОН, били полицейские в ЦИП.

Первые полтора дня нас держали в В«каменном мешкеВ» для прогулок. Это такая территория, где бетонные стены. Бетонный пол и сверху решетка под открытым небом – туда обычно выводят на прогулку арестантов. В основном держали нас лицом к стене – ставили мордой в пол на коленях, и мы так стояли час-два. Все затекало, все ужасно болело, не давали пить первые сутки, потом давали по чуть-чуть: В«Вот вам двухлитровая бутылка воды на 30 человекВ». Меня этоВ в какой-то степениВ даже спасало: пить не дают – и в туалет вроде как даже не хочется. Все было сделано так, чтобы мы не видели лица людей, которые бьют, поэтому нас держали мордой в пол. Били по спине, по почкам, по ногам, по ягодицам.

ОМОН вообще, конечно, лютовал очень страшно. Как другие рассказывали, в автозаке им угрожали и сексуальным насилием.

– Что происходило с людьми вокруг тебя? Как вели себя задержанные белорусы, отличалось ли как-то отношение силовиков к своим соотечественникам?

– Люди вокруг были разные – от 17 [лет] и до деда, которому под 60В и он В«наркошаВ». К несовершеннолетнему применяли такие же пытки, как и ко всем остальным. Были идейные — говорили:В В«Мы верим в наш народВ», они, действительно, попали туда, потому что проявляли свою гражданскую позицию. Было много тех, кто попал туда случайно, ведь людей хватали на улицах, просто прохожих! Они попали В«под раздачуВ».

У нас с Игорем Роговым на глазах кто-то проходил мимо оцепления ОМОНа и просто сделал фотографию. Его схватили, отвели за щитки и стали избивать.

Говорили о многом, говорили о разном [в ИВС и ЦИП]. Были странные и непонятные люди, с нацистскими татуировками. НоВ в целомВ внутри конфликтов не было. Был один гражданин Узбекистана, ни по-русски, ниВ по-белорусски он не говорил, просто приехал и работал в чайхане. Был один гражданин Казахстана, который приехал в Беларусь жить и работать. Один просто подвез какого-то человека, ему сказали: В«Ах, ты подвез какого-то человека, у него куча судимостейВ и он что-то кидал в ОМОН, поэтому ты – пособникВ».

Другой 10 лет назад участвовал в каких-то митингах, его тоже на всякий случай признали подозреваемым.

– Что еще отпечаталось в памяти за эти несколько суток?

– Понимание, что я еще хорошо отделался, потому что через хату в ИВС проходили люди, которые были сильно истерзаны, с особой жесткостью. Но надо понимать, что у таких людей – один из них [белорус] провел пять часов в нашей камере – нашли В«коктейли МолотоваВ», полиция лютовала на нем еще сильнее. Его проводили через В«коридорВ», когда человека ведут голымВ и его бьют все сотрудники полиции. Ему делали В«ласточкуВ», когда руки заворачивают за спину и поднимают вверх.

Когда нас из В«прогулочного мешкаВ» переместили все-таки в камеру, она показалась мне шестиместной, там стояло шесть коек – мы там содержались по 30 человек. А потом к нам стали толкать еще людей, в пике доходило до 42 человек. Все мы там были в одних трусах, одежду у всех отбирали. Применялись и формы морального насилия: одного человека прямо в трусах вели в суд, здание которого было расположено неподалеку. Ночью в ЦИПВ слышались оры, крики и стоны людей. Это, конечно, вселяло ужас.

В«С мусором на улице лучше обращаютсяВ». Саранский активист Игорь Рогов — об аресте в Минске, Артёме Важенкове и зверствах белорусских силовиков

– Почему, как думаешь, тебя в итоге отпустили и почему не отпустили в тот же день, как Игоря Рогова?

– У меня несколько версий. Я разговаривал с начальником следственного отдела Советского района города Минска. Он мне сразу все выложил: В«Вот тогда вы приехали, оттуда сюда приехали, тут звонили, тут ели, спали, гуляли. Мы все проверили, мы все изучили, и мы пришли к выводу, что в ваших действиях нет состава преступленияВ и вы не участвовали в массовых беспорядкахВ». Вот так.

В нашем обществе не принято хвалить наш [российский] МИД. Они сделали свою работу великолепно. Я им очень сильно благодарен.

Почему Рогова отпустили раньше меня? Затрудняюсь сказать, возможно, это результат какой-то путаницы. Может быть, какие-то дополнительные проверки они хотели провести. Может быть, я им меньше был приятен по каким-то причинам. Он [Рогов] все-таки помоложе, а я постарше, политически активнее, что видно по моим соцсетям и что, видимо, вызывало у них дополнительное подозрение.

– На чем основывались обвинения силовиков, предъявленные тебе за участие в массовых беспорядках?

– Понятия не имею. По законам БелоруссииВ с материалами дела можно знакомиться, только когда ты признан обвиняемым. На той стадии, на которой находился я, не мог ничего изучить и сделать какие-то выводы. Видимо, в какие-то моменты мы [с Роговым] находились рядом с теми местами, где действительно были какие-то массовые беспорядки.

– Как проходили допросы? Применяли ли сотрудники СК насилие или давление? Как реагировали на твой отказ давать показания?

– Первая беседа была не в рамках уголовного дела. Пришел какой-то молодой следователь и опрашивал абсолютно всех: каждого из камеры В«выдиралиВ» и брали объяснения. Мы не подозревали, что станем каким-либо образом причастными к этой истории. Рассказал ему, что приехал, гулял по Минску, делал фотографии, ел драники с мачанкой [национальное белорусское блюдо – оладьи из картофеля с соусом]. На тот момент я не стал, простите за такое слово, выпендриваться, не стал идти на принцип и ругаться с ними: они говорили, что адвокат – В«это проблематичноВ».

Второй раз пригласили к следователю, который сопровождал меня до самого конца – Богушевич. Присутствовала дежурный адвокат – девушка, как мне показалось, адекватная, но чуть менее опытная, и чуть меньше рвения у нее было. Тем не менееВ показалось, что она нам сочувствует. Тогда мне объявили, что я буду подозреваемым, подписали различные протоколы. Я говорил, что мне нужен мой адвокат. Мне предлагали назвать фамилию, имя, отчество, телефон. Как ни странно, он через распечатки моих телефонных разговоров нашел моего адвоката и пригласил. Это один из тех примеров, когда следователь вел себя достойно, адекватно и хотел в чем-то разобраться.

Он не давил ни морально, ни физически. Мой отказ давать показания он комментировал словами: В«Отказываетесь и отказываетесь, ваше право, ради богаВ». Наказания за это не последовало.

В«Артём ни в чем не виноват!В» Кто такой Артём Важенков и зачем он поехал из Твери в Беларусь

– Что помогло, по-твоему мнению, добиться освобождения: отказ от обвинений СК, действия российских властей, акции и сбор подписей в твою поддержку или что-то еще?

– Думаю, комплекс мер. СК выяснил, что я непричастен к беспорядкам, хотя белорусов несчастных за такую ерунду мурыжили в этих ИВСах. И общественная поддержка, и работа российского МИДВ и посольства – они и правда сработали блестяще.

– Твой коллега Андрей Прокудин в беседе В«7х7В» надеялся, что В«российские власти защитят Важенкова, несмотря на идейные разногласия с активистом В«Открытой России»». Российские власти оправдали эти надежды?

– Да, буду короток: российские власти полностью оправдали эти надежды.

– А белорусские?

– Действия белорусских властей неадекватны, особенно по политической части. Но иногда у них случаются такие проблески, как были со мной. Опять же: хрен бы они стали так тщательно разбираться и хрен бы они пришли к выводу, что я непричастен [к беспорядкам], если бы я был гражданином Белоруссии. Так как я россиянин, за мной стоял МИД и широкий общественный резонанс, им пришлось это брать во внимание.

– Игорь Рогов в интервью В«7х7» говорил, ты сможешь вернуться к прежней жизни. Насколько сильно эти события выбили тебя из колеи? Как повлияют на то, чем занимался и чем будешь заниматься дальше?

– Я смотрю на это даже с некоторым оптимизмом, потому что, увидев сейчас то, что происходит в БелоруссииВ и как государство может обращаться со своими гражданами, я понял: хуже быть может.

Простите за эти страшные слова, но у нас еще не настолько страшно. Может быть реально гораздо страшнее и ужаснее.

У нас с Белоруссией союзное государство, и Лукашенко в какое-то время был у нас очень популярным политиком. Если бы он имел возможность выдвигаться, сейчас у нас в России было бы как в Белоруссии.

Я вернусь к прежней жизни, конечно. Буду заниматься тем же, чем и занимался. Российско-белорусские отношения будут в поле моего пристального внимания: меня безумно впечатлило то, что там сейчас происходит. Это что-то очень необычное. Мне жалко истерзанных и измученных белорусов. Он избиты, унижены, оскорблены. Мне хочется им как-то помочь, но я пока не знаюВ как.

- Как изменилось твое отношение к Лукашенко после этих событий?В 

- А вот это очень интересный и важный вопрос.

Я считаю, российская политика в отношении Лукашенко должна поменяться. Россия должна на межгосударственном уровне требовать от Лукашенко прекратить делать то, что вытворяется в стране.В 

Мы постоянно говорим о братских отношениях, о всесоюзном государстве. Но, извините, для нас братьями должны быть простые граждане, а не батько.В Поэтому Россия должна на Лукашенко давить, чтобы защитить простых белорусов.В И давить не посредством введения войск, танков и подавления протестов, а совсем по-другому. Давить именно на Лукашенко, чтобы он прекратил насилие и беспредел, чтобы задумался, что, наверное, пора и на покой. Очевидно, что белорусам он сильно надоел.

– Был ли у тебя до этого столь серьезный опыт взаимодействия с силовиками в России? Их поведение отличается от белорусов?

– Конечно, был такой опыт. Если сравнивать российских и белорусских силовиков, то российские просто нежны с нами. Фраза, которая, может, многим не понравится. Но если именно сравнивать, то разница просто фантастическая. Когда людей избивают и пытают за деяние, за которое предусмотрен штраф или арест, когда пытают не единично, а массово – это боль.

– Ожидал ли ты, будучи В«неудобнымВ» активистом, оказаться в такой ситуации, причем за пределами России? Чувствуешь ли ты сейчас себя в безопасности, история окончена?

– Нет, не ожидал. Это не первая заграничная поездка, в которых я наблюдал за выборами, [до этого ездил] в Эстонию, Чехию, Польшу и Украину. Задним умом я, конечно, понимал, что в Белоруссии что-то может случиться. Но я не думал, что будет такое. У белорусской власти просто сорвало крышу: она просто бьет, лупит свой народ. Я не уверен, что в ЦИПах нет погибших, эта информация пока просто недоступна. Ее надо как-то добывать и вытаскивать. Это ужасно.

Конечно, я чувствую себя гораздо комфортнее и безопаснее в России. Некоторое чувство тревоги есть. Надеюсь, это психоэмоциональные последствия, которые скоро пройдут.

Не думаю, что эта история закончена, она может вылезти каким-нибудь неожиданном образом. Но, как я сказал в своем видео, я сбит, но не сломлен. Всегда готов сопротивляться, готов принять бой.

В«Государство в России стало считать политическим даже что-то личноеВ». Белорусская активистка Тони Лашден — о свободе слова и выборах президента

ВВ ночь сВ 9 наВ 10В августа вВ Беларуси начались массовые протесты против результатов президентских выборов, согласно которым действующий президент Александр Лукашенко победил, набрав более 80% голосов.В 

В«Открытая Россия» — общественно-политическое движение, созданное поВ инициативе Михаила Ходорковского вВ 2001 году. ВВ 2014 году, после освобождения Ходорковского изВ колонии, работа движения была возобновлена. ВВ России власти преследуют активистов движения как представителей одноименной нежелательной британской организации.

Подробнее читайте на 7x7-journal.ru ...

48 +